История одной постановки

В подтверждение тому – письмо Германа Корепанова, написанное в 1984 году бывшему главному дирижеру музыкального театра Удмуртии Эрику Розену. В 1980 году Э. Розен был дирижером-постановщиком оперы «Мятеж» Германа и Александра Корепановых. Именно благодаря ему на постановку оперы были приглашены выдающийся оперный режиссер О.Т. Иванова из Москвы и замечательный театральный художник Н.А. Абдуллаева из Ленинграда. Сложилась отличная команда профессионалов. И в результате получился потрясающий спектакль, ставший событием культурной жизни не только Удмуртии, но и России. О нем писали многие центральные издания, в том числе журналы «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», газеты «Комсомольская правда», «Советская Россия». Прошла информация и по всесоюзному радио.

Письмо композитора посвящено постановке второй редакции оперы «Наталь». И какой в нем представлен убийственный контраст тому легендарному спектаклю! Все безобразие случилось из-за того, что дирекция театра по каким-то причинам отказалась пригласить для работы над спектаклем профессионального оперного режиссера. В том, что автор гениальной оперы вскоре ушел из жизни, среди прочего виновата и эта драматическая история.

Но прежде надо сказать вот о чем. В Советском Союзе культурная политика была направлена на развитие национальных культур. В том числе одним из приоритетов этой политики было создание национальной оперы как вершины развития музыкального искусства. Часто вопрос решался направлением в эти республики русских композиторов, которые на основе национального фольклора, в сотрудничестве с местными народными музыкантами и создавали национальные оперы: «так делали и казахи, и киргизы, и многие другие народы Советского Союза».

А вот что писал журнал «Театр» в мае 1959 года: «Можно прожить в Ижевске неделю и при всём желании не увидеть ни одного удмуртского спектакля. Еще печальнее то, что иногда даже три недели ничего не изменят в этом отношении».

С тех пор прошло 60 лет, и, как видим, ничего не изменилось. Не то что неделю, можно несколько лет прожить в Ижевске и не увидеть ни одного национального спектакля в Театре оперы и балета УР.

Где-то этот процесс начался еще в 30-е годы, как и в Удмуртии. В конце 30-х годов в Удмуртию из Ленинграда приехал композитор Н.М. Греховодов, который писал в начале 1940 г.: «Недалек, вероятно, тот новый год, который даст Удмуртии первую удмуртскую оперу, первую удмуртскую симфонию». Интересно, что именно в том году пятнадцатилетний школьник Гера Корепанов написал в своем дневнике о мечте написать оперу. Но началась война, и эти планы отодвинулись на неопределенное время. Опять эта задача в полный рост встала в 1950-е годы. И, наконец, в 1960 году первая удмуртская опера была создана. С этого момента удмуртская музыкальная культура очень достойно вошла в мировое музыкальное пространство.

Автор: Александр Корепанов

Мне хочется от всей души поздравить удмуртский народ, композитора, музыкально-драматический театр, исполнителей, поздравить всю музыкальную общественность с созданием замечательной, полноценной оперы «Наталь». Я считаю, что опера «Наталь» может быть поставлена в любом театре Советского Союза.

Народный артист СССР А.И. Хачатурян, 1961 г.

Мне опера очень понравилась! Нравится, прежде всего, ее музыка.
В первую очередь хочется отметить исключительную мелодичность оперы. В ней много ариозных мест, арий, ансамблей, великолепных хоров. Мелодии у него слиты с действием, с развитием ситуаций. Именно благодаря всему этому опера «Наталь» обладает большой силой эмоционального воздействия на 
слушателя. Было бы хорошо, если бы театр показал эту оперу в Москве и других городах Советского Союза.

Народный артист СССР Т.Н. Хренников, 1961 г.

Дорогой Эрик Викторович!

Позвонил ты тогда из Москвы, пообещал позвонить на другой день утром, да так я и не дождался этого звонка. Написал бы я тебе обо всем раньше, но все ждал, чем кончится эта история. А она, похоже, уже закругляется (я говорю о постановке оперы «Наталь»).

Я уже рассказывал тебе о том, что при встречах с дирижером и режиссером муз. театра я не однажды говорил им, чтобы они пригласили меня на разучивание музыки оперы, на черновые работы над нею. Они же все время отвечали, что «еще рано, мы позовем вас чуть-чуть позже». И это меня начало волновать.

Но вот 20 ноября в 10 часов утра раздался телефонный звонок и мне сообщили, что в 11 ч. – репетиция (уже с оркестром и на сцене). Представляешь? Предупредили за час! Я был очень рассержен и возмущен, но все же к 12 ч. вместе с Люсей (Людмила Николаевна Корепанова – жена композитора. – Прим. автора) подошел туда. До этого случая в театре мне бывать не приходилось (здание Театра оперы и балета тогда было только что построено. – Прим. ред.), и мы едва нашли дорогу в зал, ибо вход был через «задний проход».

И вот – мы в зале. Загремел оркестр, открылся занавес, и я чуть не упал в обморок. Как тебе известно, первым номером в опере идет «Хоровод», где девушки поют и плавно танцуют деревенский хоровод. Вместо этого я увидел сидящих хористок, а на авансцене – в жеманных позах стоящих на коленях с грациозно поднятыми руками четырех балерин, которые затем медленно поднялись и начали выписывать ногами в изящных туфельках и всеми другими конечностями балетные па. А дальше пошел настоящий балетный номер, взятый, к примеру, из «Спящей красавицы», из «Бахчисарайского фонтана» или из какого-то другого классического балета. Не хватало только пачек. Затем, к концу хоровода, сбоку вышли четыре паренька, выстроились в ряд, встали в классическую балетную позу и начали «Танец парней». Деревенских! В балетных сапожках!

Это было страшно. Как будто приехал какой-то балетный ансамбль и решил показать свое искусство нашим зрителям, а так как показывать этот ансамбль было негде, вставили его танцы в «Наталь». То есть танцы (все, без исключения!) оказались не из той оперы.

Дальше – больше. Мне показалось, что дирижер (небезызвестный Виноградов) только на этой репетиции впервые увидел ноты. Если бы ты слышал, что он исполнял со своим оркестром! Дикие, невозможные, совершенно неоправданные темпы, ни одного нюанса, ни одного замедления или ускорения – как будто перед музыкантами стоял метроном.

Но самой страшной оказалась работа режиссера, вернее почти полное отсутствие какой-либо режиссерской работы. Этот Титенко оказался настолько безграмотным, настолько безответственным, что охарактеризовать все то, что он наделал на сцене, я просто затрудняюсь. В общем, он «наделал на сцене».

После этой репетиции я имел весьма корректный, но очень жесткий разговор и с режиссером, и с дирижером. Они согласились с моими доводами, но все свалили на исполнителей, которые будто бы не могут выполнить их требования, а затем уверили, что на следующей репетиции постараются исправить то, на что я им указал.

Но на следующее утро изменений не произошло. Да, оркестр играл. Да, дирижер дирижировал. Но так как он, этот дирижер, не продумал музыку, не понял ее – все распалось на мелкие клочки. Каждый из этих клочков в отдельности вроде бы и звучал, но в целом получалась белиберда. Это было почти то же, как если бы ты заказал шить новый костюм из обрывков разных тканей – обрывки сами по себе добротные, но каков костюм?

Перед вечерней репетицией я зашел в кабинет к Виноградову, высказал ему все, что я о нем думаю, и потребовал (потребовал!) сыграть так, как слышу эту музыку я, т.е. исполнить ее так, как она была задумана. Я потребовал у него ноты, наиграл и напел ему отдельные моменты, еще раз сказал, что, прежде чем выходить к оркестру, дирижер обязан все тщательно продумать, что опера должна у него в голове звучать вся, от начала до конца, а не отдельными отрывками. Короче, меня трясло, и я чуть не орал на него. А затем чуть ли не приказом вынудил его прийти ко мне на другой день для прослушивания пленки с записью постановки оперы в 1961 г. То же было предложено и режиссеру.

На другой день оба собрались у меня (балетмейстера все эти дни я не видел, мне сказали, что он был на больничном). Были прослушаны отдельные (главные) фрагменты оперы. Еще раз произошла «беседа».

На Виноградова эта встреча подействовала положительно. На следующей репетиции он многое изменил, и потом (на этот раз сам) напросился ко мне, чтобы еще раз прослушать пленку. А вот с режиссером все оказалось гораздо хуже. Я убедился в том, что он совершенно не режиссер, и даже задатков к режиссированию у него совсем нет. Он совершенно не справился со своей работой, а такие картины, как «Проводы в солдаты» и финал оперы (а это массовые картины), завалил напрочь. Этому абсолютному профану они оказались не по зубам. Эх, если бы ты знал, во что обошлись мне все эти «репетиции», эти «прогоны», сколько нервов мне пришлось напрасно потратить!» (…)

И вот – 25 ноября, настало время показывать оперу республиканскому худсовету. Народу было много, т.е. худсовет собрался весь, в полном составе, плюс к этому было немало приглашенных из высоких инстанций (…)

Актеров на обсуждение не пустили – кабинет директора театра Бесогонова Ник. Мих. был забит настолько, что пошевелиться было трудно. Люся все же пробилась, ее не посмели не допустить, и потому она стала свидетельницей обсуждения и не даст мне соврать.

Обсуждение начал зам. министра Митрофанов В.Я. (ты его еще не забыл, наверное?). Меня в этот раз тронула его объективность. Он прямо поставил вопрос: может ли театр в таком виде показывать оперу ижевскому зрителю, не рано ли еще это делать?

И тут началось такое, что мне даже трудно описать. Выступающие один за другим громили режиссера и балетмейстера (в первую очередь – режиссера, и это было очень верно!). Все обратили внимание на его полную беспомощность в решении массовых сцен (да и в дуэтных он был далек от удачных решений), говорили, что много музыки совершенно «не задействовано» режиссером, а иногда все, что происходит на глазах у зрителей, являет собой полную противоположность музыкальному материалу (кстати, об этом говорили не только музыканты, но и люди, не имеющие к музыке отношения!).

Представь себе, к примеру: идет ария Оки. Начинается она грустно и взволнованно. Далее – развитие, к середине арии звучание нарастает, и вот – tutti всего оркестра, tutti трагедийное, на ff, это – как бы верх отчаяния героини. А что в этом месте делает Оки? Она, опустив руки, медленно идет к одинокой березке, спокойно останавливается, затем медленно склоняется перед ней.

Какая-то чушь…

Но – далее.

Танцы в опере получили настолько отрицательную оценку, что сразу же встал вопрос о привлечении к работе над ними другого балетмейстера.

Дирижеру было указано на фрагментарность музыки, на то, что он не сумел сделать общее crescendo от начала оперы к ее финалу, не поработал над полифонией оперы (именно так и было сказано: над полифонией). Кстати, дирижеру досталось меньше других, т.к. он вовремя спохватился, прислушался к моим замечаниям и хоть сколько-то поработал с оркестром. Кроме того, он оказался самым профессиональным из всех постановщиков оперы.

Досталось немного и художнику (Г.Е. Векшину), однако в целом его работу одобрили. А вот о световой партитуре спектакля все, как один, заявили, что ее как таковой вовсе не оказалось.

Решение было единогласное: в таком виде опера показана быть не может. Все намеченные спектакли должны быть сняты, а проданные билеты возвращены.

А потом, после худсовета, остались администрация театра, Емельянов, Христофоров, представительница из Совмина, еще несколько человек и я. Бесогонов попросил, чтобы два спектакля, которые должны состояться через день и на которые уже невозможно вернуть билеты, все же разрешили бы показать. После долгих разговоров ему пошли навстречу, и спектакли на 27-28 ноября решили оставить, а вот на 11-12 декабря снять. Работу над оперой продолжить, 19 декабря показать ее республиканскому худсовету, и если все окажется на уровне – 28 декабря разрешить. На этом и остановились (…).

Хочется верить, что декабрьский спектакль все же состоится: танцы частично уже переделаны, кое-что (с грехом пополам) сумел сделать Титенко, появились признаки цветового решения.

Но… все (за исключением оркестра) находится пока на уровне хорошей самодеятельности. Бедные солисты сами ищут мизансцены (мне их по-настоящему жаль, потому что «режиссер» Титенко порой просто не в силах «помочь» им). О, эта самонадеянная бездарность!..(…)

Герман Корепанов. 21.12.1984 г.

Прошло 35 лет с той поры, но театр до сих пор не решается подступиться к этому оперному шедевру национального искусства. Надо сказать, что в 2011 году в рамках XXIII Фестиваля музыки композиторов Поволжья и Приуралья театр попытался сделать концертное исполнение оперы, но смог исполнить только сюиту. Но даже в таком усеченном виде опера имела замечательный успех. Дирекция театра заявляла, что в таком виде опера закреплена в репертуаре, но с тех пор, как ни странно, ни одного представления больше не состоялось.

Как рассказывают, в конце 1950-х годов, когда создавалась опера «Наталь», министр культуры тех лет сказал автору: «Для кого пишешь оперу? Никому она не нужна. Удмуртский народ еще не дорос до оперы». Видимо, нынешняя дирекция театра солидарна с этим мнением. Интересно, что выдающиеся советские композиторы Арам Хачатурян и Тихон Хренников, присутствовавшие на премьере оперы в 1961 году, единодушно заявили, что опера «Наталь» может быть поставлена в любом театре Советского Союза! Но говорят: нет пророка в своем отечестве.

Приближается 100-летие государственности Удмуртии. Но, кроме «Бурановских бабушек», нам, удмуртам, оказывается, нечего показать. Во всяком случае, мы так и не можем поверить, что удмурт может создать что-либо великое, достойное быть представленным не только в России, но и в мире. Да что там говорить: удмурт, даже гениальный, оказывается, не может удостоиться чести быть представленным в репертуаре Театра оперы и балета Удмуртской Республики, который создавался в далеком 1958 году для развития национального театрального искусства. Зачем нам какой-то Герман Корепанов (который, кстати, приложил немало сил для того, чтобы здание, в котором сейчас располагается театр, было построено), когда у нас есть Петр Ильич Чайковский? Его и будем считать главным и единственным удмуртским композитором. И точка… Правда, за границей (и не только) его считают почему-то русским композитором. Но иностранцы нам не указ...

В заключение хочется сказать о том, что есть некие основополагающие моменты, без которых мы будем постоянно пробуксовывать и натыкаться на невидимую стену. И одним из таких основополагающих моментов является культурная исключительность удмуртской музыки. Пока мы этого не осознаем, у нас всегда будут находиться причины не ставить удмуртские оперы и балеты, не исполнять удмуртские симфонии и концерты и т.д. и т.п., а люди будут спрашивать:

Заслуженный деятель искусств УР Л.А. Аветисян