Восстание. Вторая попытка, первый раунд

Предпосылки

Главным «движем» нового выступления стало широкое недовольство экономической политикой сторонников Ленина Восстание. Вторая попытка, первый раунд и Троцкого, а именно – так называемой продовольственной разверсткой, когда у большинства населения страны (из 120 миллионов в России около 100 миллионов составляли крестьяне) изымались так называемые «излишки». Количество изымаемого определялось компетентными товарищами – «продработниками», которые о сельской жизни имели представление или весьма слабое, или, наоборот, считавшие ее, как вождь мирового пролетариата, «идиотизмом деревенской жизни». В результате в стране, когда-то кормившей почти всю Европу, настали весьма голодные времена. Что отразилось и на положении рабочих Ижевска, всегда зависимых от подвоза продовольствия из соседних и далеких деревень. Да и их реальное положение, по подсчетам экономистов, в результате мудрой политики пролетарской диктатуры в сравнении с предреволюционным годом ухудшилось минимум в шесть раз.

Началось все, как и в 1918 году, с выступления крестьян за несколько месяцев до сентября 1920 года. Их широко поддерживали бывшие союзники большевиков эсеры-максималисты, левые беспредельщики, но более лояльные к селянам. Из доклада члена коллегии Сарапульского уездного продовольственного комитета тов. Сорокина о конфликте между населением Каракулинской волости и продработниками:

«…Сарапульским упродкомом я был командирован для улаживания конфликта, возникшего между продработниками и населением в Каракулинском районе, по прибытии оказалось: конфликт возник на почве продовольственной политики, в частности, в связи с проведением натуральной платы за помол. Первоначально в Чегандинской волости в деревнях Новопоселенной и Ижболдине, откуда перенеслось на весь район, кроме Киришинской волости, конфликт носит организованный отпор, поддерживаемый усиленной агитацией максималистов, которые орудием действий наметили жен красноармейцев (и по слухам, в Новопоселенной и Ижболдине есть соглашение населения – не выдавать агитаторов, закрепленное подписью каждого, и в случае выдачи выдавший несет наказание). В с. Колесникове Чегандинской волости конфликт улажен, дело передано чрезвычайному комиссару тов. Судакову, которым ведется следствие, но доходило до серьезных мероприятий, была стрельба произведена продармейцами, которая предупредила толпу, намерившуюся освободить арестованных. В с. Кулюшево Арзамасцевской волости на сходе население было с топорами и грозило смертью инструктору Вырупаеву, комиссару отряда Потапову, но когда подоспели продработники, вооруженные, то население не могло привести в исполнение своей угрозы, ограничилось тем, что принудило Вырупаева подписать приготовленный документ, в котором он разрешил производить бесконтрольный помол. В Суханове Арзамасцевской волости никаких особенных ярких выступлений не было, но все же произведены аресты и конфликт улажен. В Новопоселенной и Ижболдине никаких результатов не достигнуто, нужны хорошо вооруженные силы, которых у меня не было. Население крайне контрреволюционно, здесь же и очаг максималистов.

В Исенбаевской волости также население упорно отказывается от проведения натуральной платы за помол, и продработникам нет никакой возможности работать, но из положения есть другой выход, так как население обязуется выполнить все годовые разверстки.

Наблюдаются следующие явления: собираются собрания, обсуждаются вопросы и на этих собраниях присутствие советских работников воспрещено, даже с собраний выгоняют и несовершеннолетних и удаляют посторонних, выносят определенные решения и после чего уже базируются ими, по отдельности в присутствии советских работников на собраниях никто не высказывается, а говорят все сразу. Работа в этом районе крайне трудна всем работникам. На тов. Абалтусову было 2 покушения, первое — в Каракулино на мосту, хотели задушить, а второе — из Новопоселенского приехал неизвестный человек с «наганом» и просил тов. Абалтусову в партийный комитет под предлогом, что вызывает Шалагин, а потом предложил доехать на его лошади и увез по направлению к Новопоселенному, в пути говорил, что теперь вы попали, и мы вас вырвем с Шалагиным обоих. На пути встретились извозчики, которые и освободили ее. Тов. Шалагину в декабре прислано 4 анонимных письма: 1) за активную работу на пользу советской власти и как вожака каракулинских коммунистов получит пулю; 2) мы у вас Клавдию украдем, она наша, ждем момента, берегите ее как зеницу ока, но нас трое, и мы ее страшно любим, ждите покушения, за ее гордость и ее поглотят холодные волны».

В соседних волостях Сарапульского же уезда вспыхнул бунт женщин-красноармеек, отказавшихся принять «лопаточный сбор» (сбор за помол зерна). Суть его состояла в том, что при размоле зерна с каждого пуда мельница (ставшая к тому времени, конечно, государственной) должна брать 4 лопаты. Какого размера были эти лопаты, можно судить, исходя из того, что крестьянки, жены красноармейцев, подсчитали, что с пуда зерна мукой они получают только 28 фунтов. Считая: «усушки 7 фунтов, 1 фунт умелется, да 4 фунта отдать, итого из пуда чистой муки 28 фунтов».

Чекисты и продработники быстро привели недовольных в чувство, особо отметив, что среди них были замечены несколько левых эсеров и максималистов. В феврале 1920 года полыхнуло в восьми волостях соседнего Мензелинского уезда. К восставшим присоединились, как и в августе 1918 года, бойцы продотрядов – сами выходцы из деревни. Они уничтожили несколько местных чекистов и дармоедовпродработников. Из Ижевска и Сарапула их подавлял отряд в три с половиной сотни штыков и с двумя пулеметами.

В целом ряде сел будущей Удмуртии с продовольствием стала складываться просто катастрофа:

«В Дебесской волости поели весь суррогат, питаются гнилушками, опилками, лишь бы наполнить желудок, едят тухлую скотину, падаль, обнаруженную изпод снега. В дер. Сенькагурт голодная старушка получила в подаяние двух пропавших куриц, сварила их, съела и через день умерла…».

«В 14 волостях Глазовского уезда детей до 4 лет голодает 12 тыс. Из 60 тыс. детей до 15 лет голодает 34 тыс. Из 143 тыс. взрослых голодает 64 тыс. На почве голода заболело в январе – 2520 чел., в феврале – 2548, за 19 дней марта – 1614. Смертность в городе в январе – 15, в феврале – 35, в марте – 67, в уезде в январе – 474, в феврале – 640. Открыта одна столовая детского питания на 50 чел. Отсутствие нарядов тормозит работу. В деревнях ужасающие вещи: голодные смерти, самоубийства, паническое бегство, бросание на произвол детей, стариков, калек. Питаются лебедой, жмыхом, лошадиным навозом (желудочно-кишечные заболевания), массовая вырезка, падеж скота, грабежи развиваются. Упомгол (Управление помощи голодающим. – Ред.) требует срочной помощи».

В Ижевске в связи с этим появились листовки с призывами: «Долой комиссародержавие!», «Да здравствует Народная власть!», «Вся власть – на местах!», авторство которых приписывались максималистам. По сведениям милиции Воткинска, по городу в апреле-мае 1920 года появилась масса машинописных листовок с призывами: «Долой коммунистов-большевиков грабителей! Долой красную сволочь! Долой власть Советов! Да здравствует армия Деникина!». В руководстве районом возникло предчувствие скорого эсеромаксималистского восстания (но беда пришла не с этой стороны, о чем мы еще расскажем).

Особенно возмутили рабочих факты откровенного крысятничества заводских руководителей. К примеру, как по документам Вятской ЧК установил ижевский историк, профессор С.Л. Бехтерев, «летом 1920 г. напряженная обстановка в Ижевском районе сохранялась. Население голодало, в то время как председатель заводоуправления Г.Н. Гроздев и присланный из центра председатель Технической комиссии заводов отправляли в Москву в счет продразверстки под видом винтовок тыловой красноармейский паек ижевских рабочих. По сигналу военкома Ижевска Ижполитбюро (руководство ЧК и местных партийцев. – Ред.) обнаружило в 38 винтовочных ящиках муку, пуд сахара, пуд соли и другие продукты».

К лету двадцатого года материальное положение Ижевска еще более ухудшилось. Так, 10 июня ижевский комиссар продовольствия Чекмарев бил набат в виртуальный колокол перед Ижевским исполкомом: «Хлеба в городе осталось немного!». В другом центре первого восстания, Воткинске, в то же время «еле удалось население удовлетворить хлебным пайком в половинном размере. За вторую половину (июня – Ред.) выдавать нечего». Прикамский губернский продовольственный комитет, обслуживавший регион, вообще принял мудрое решение – с 1 июля уменьшить норму хлебного пайка «до улучшения продовольственного положения». Еще не добавляя ставшее в более позднее время сакраментальной банальностью «по многочисленным просьбам трудящихся». Из-за чего в Воткинске, например, не только началось молчаливое пикетирование руководящих органов, но и возникла реальная угроза забастовки.

Сами рабочие в массовом количестве дезертировали с работ и в лучшем случае занимались обработкой земли. Но гораздо чаще просто пополняли ряды дезертиров, становясь частью массовых цепочек, спекулировавших краденым с заводов. Воровали все – от гвоздей, сверел, ременных передач и просто железных обрезков до серьезных деталей оборудования. Стали массово пропадать и части винтовок, особенно – стволы. А забор вокруг Ижевских заводов, по выражению одного из современников, по ночам превращался в сито, через которое, несмотря на все старания охраны, и утекало все выше перечисленное.

Из-за того, как подсчитано, только за два весенних месяца (апрель и май) 1920 года и без того весьма хилое (и как мы уже рассказывали – очень некачественное) производство на оборонных заводах сократилось на пятую часть.

Действующие лица и исполнители

После поражения белого движения в Сибири, с весны 1920 года наблюдается массовое возвращение на территорию будущей Удмуртии тех, кто ушел сначала с ижевско-воткинскими повстанцами, а потом и с колчаковцами. Считается, что к концу лета 1920 года их вернулось до семи тысяч человек. Были среди них и те, кто прибыл для продолжения борьбы с властью большевиков. В том числе и руководители будущего сентябрьского восстания. Один из них – Николай Кривоногов, участник первого восстания в ИжевскоВоткинском районе в 1918 году; потом – младший офицер колчаковской армии. После поражения Колчака перешел к красным и служил у них красноармейцем по ветеринарной части в городе Томске. Последний, еще после поражения восстания 1918 года, стал одним из центров сосредоточения ижевцев и воткинцев, ушедших от большевиков. Автору этих строк еще в далеком счастливом детстве в селе Могочино тех краев довелось познакомиться с несколькими удмуртскими семьями, старшее поколение которых было как раз из последних. Хорошо помню удмуртскую семью Микрюковых, обрадовавшуюся мятой газете «Удмуртская правда», в которую у родителей было что-то завернуто. Помню, как их товарищ детства и молодости любовно ее разгладил руками и стал читать. Жили эти удмуртские семьи в домах, абсолютно воспроизводивших устройство традиционной удмуртской «корка» – вплоть до отсутствия окон, выходящих на улицу.

В апреле 1920 года Кривоногов вместе с младшим братом вернулись в Ижевск. Но, как утверждали потом чекисты, не ради созидательного труда на родине, а по заданию антисоветской подпольной организации, созданной в Томске и вдохновляемой генерал-лейтенантом А.Н. Пепеляевым. С его именем связан последний успех колчаковцев на территории будущей Удмуртии, а именно – взятие Глазова в мае 1919 года. Руководители этой организации, скромно названной «Возрождение России», ставили целью формирование единого фронта антисоветских сил по всей стране и особенно в центрах оборонной промышленности Туле и Ижевске. Не была забыта и столица, с которой тоже устанавливались каналы тайных коммуникаций.

В Ижевске братья Кривоноговы поселились в доме другой примечательной личности – Василия Журавлева, мастера заводской электростанции, старшего брата бывшего командующего сначала Воткинской, а потом Ижевской народной армии, штабс-капитана Александра Георгиевича Журавлева. Семья эта была коренной ижевской, мастеровой. С давними заслугами в борьбе с царизмом – в отличие от большинства местных большевиков, неизвестно откуда взявшихся и провозгласивших себя защитниками пролетариата.

В Ижевске Н.С. Кривоногов, возможно при поддержке семьи Журавлевых, стал рабочим замочной мастерской сталеделательного и оружейного заводов (тогда, как помнится, уже завод № 10, такая вот большевистская хитрость – чтобы никто не догадался, что это за заводы). Ну, и соответственно приступил к восстановлению старых и установлению новых связей для организации широкого антибольшевистского движения.

Другой предводитель нового восстания – уроженец Старой Веньи Федор Окулов, 28 лет. Участник Первой мировой войны, дослужившийся до звания подпрапорщика, затем – среди повстанцев Ижевско-Воткинского восстания, в их рядах после поражения ушел за Каму, в апреле 1919 года вместе с солдатами полковника Казагранди вернулся в Ижевск, где и остался после отступления колчаковцев (возможно – для подпольной работы). Трудился, имея опыт военного инженера, слесарем в сверлильно-токарной мастерской Ижевского оружейного завода. Считается, что именно он постепенно подчинил своему влиянию дезертиров волостей к югу от Ижевска – вплоть до Агрыза. Возможно, что связи его были еще шире – с партизанскими антибольшевистскими отрядами ряда уездов Вятской и Казанской губерний. За несколько месяцев до сентябрьского выступления 1920 года Окулов переходит на руководящую работу в органы ижевской милиции и городского управления.

Таким образом, направления деятельности этих двух лидеров нового восстания разделились так: Кривоногов организовывал его в Ижевске, Окулов – в крестьянских волостях вокруг него. Вполне возможно, что число активных штыков в них накануне выступления достигло трех тысяч. К открытой и не очень поддержке нового восстания перешли многие местные партийные и советские руководители. Они, как секретарь Можгинского райкома партии большевиков Киршин или председатель исполкома этой же волости Шмаков, передавали белому подполью денежные средства, оружие, бланки документов и т.п. Но главное – делились с ним информацией.

…Итак, в ночь на 1 сентября 1920 года тьма накрыла ненавидимый большевиками рабочий город. Это по поручению Василия Журавлева остановила подачу электричества местная электростанция. В темноте, однако, при свете полной ижевской луны было отчетливо заметно передвижение групп вооруженных людей. Тем же временем с пристани Воложки на пароход грузилась большая группа людей, с хорошо заметной военной выправкой. Из деревень потянулись на Ижевск многочисленные подводы с вооруженными людьми. Что-то должно было произойти – ожидаемое не только в городе-заводе или по всей покрытой кумачом стране, но и за границей, куда успели уже уйти многие семьи бывших повстанцев, а потом участников белой борьбы. Но что из этого вышло, мы расскажем в следующий раз.

Евгений Ренев