1/1
Современная статуя Ашшурбанапала, царя Ассирии
Особенное отношение к волосам и к бороде в частности – типичная черта любого традиционного общества. Это объясняется тем, что еще задолго появления первых государств волосы имели сакральное значение. Волосы стригли при инициации юношей (обряд, после прохождения которого молодой человек официально признавался мужчиной), пряди волос клали в могилу при погребении. Насильственное лишение волос было знаком победы и унижения соперника: например, скальпирование у индейцев, принудительное бритье рабов в Междуречье.
По мере развития первых обществ сакральный смысл волос и бороды размывался, но никогда не исчезал полностью – настолько силен был в массовом сознании древний культ. Постепенно теряя или видоизменяя свою религиозную суть, ношение бороды становилось признаком достатка, благополучия и мужской силы.
Повсеместное бритье бород, насколько известно историкам, получило распространение со времен Александра Македонского. Правда, он заставил свое войско сбрить бороды чисто в утилитарных целях. Перед походом в Индию македонский царь попросту узнал, что тактика тамошних воинов заключается в том, чтобы хватать противника за бороду во время ближнего боя. Однако с тех пор благодаря далеко разносившейся во времени и пространстве славе Александра весь цивилизованный мир – сначала древнегреческий, а потом и древнеримский – стал брить бороды. У цивилизации постепенно появился новый «маркер», в том числе и по нему греки и римляне отделяли себя от мира варваров.
Правда, с выходом на историческую арену христианства и с падением Римской империи тренд на бритье бород резко сдал назад. Мало того, что бриться вновь стало, мягко говоря, «немодно» по религиозным соображениям, так еще и на бывших римских территориях поселились те самые варвары, стоящие одной ногой на традиционном этапе развития. Тем не менее, преклонение перед былым величием Рима и влияние остатков римской цивилизации на бывших варваров сделали свое дело – западные короли, а позже и их подданные вновь стали бриться. Постепенно сдалась и Католическая церковь – и не просто сдалась, но и подвела бритье под «библейскую» терминологическую базу и развернула натуральные гонения на небритых священников. Касалось это все, правда, только богатых слоев населения – бедняки просто не могли позволить себе это дорогое для того времени удовольствие, но со временем ситуация выправлялась. Так Европа постепенно вернулась на «брадобрейский» путь, заданный еще в античности.
Правда, вернулась далеко не вся. Та ее часть, которая попала под влияние византийской Православной церкви, крепко «уцепилась» за бороду и всячески сопротивлялась любым изменениям в этой сфере. В том числе и на этой почве между католиками и православными в X веке произошел раскол. Интересно, что Православная церковь тоже объясняла свою позицию цитатами из Библии. Парадоксально, но именно греки (население Византии), которые подарили миру моду на бритье, сами же эту моду пресекали на доброй половине Европы. К этой половине Европы относилась и Русь.
До принятия христианства, скорее всего, решающим фактором в поросе «Брить или не брить» был географический – на юге славяне брились, на севере – не брились. Православие совершенно точно преодолело этот разнобой, постановив, что брить бороду и волосы на голове грешно.
Бородой на Руси гордились и клялись. Интересно, что еще Василий III как-то решил побриться, дабы понравиться литовской княжне Елене Глинской. Бояре даже стали ему подражать, но духовенство подняло такой страшный скандал, что все желание «европеизироваться» у Василия в дальнейшем отпало. А его сын Иван Грозный даже собрал Стоглавый собор, который прямо запрещал брадобритие: «Безбородому невозможно в царствие небесное внити (войти)». Согласно его текстам, бритого даже нельзя было отпевать.
Во многом ношение бороды и национальных одеяний было неким способом отделить себя от «неправильной» Европы, максимально противопоставить себя ей в религиозном отношении. Царь Алексей Михайлович, отец Петра, окружил себя всеми благами тогдашней европейской цивилизации вплоть до первого в России театра и интересовался всеми последними изобретениями. Однако после рукопожатия с еретиком-европейцем всегда омывал руки. И такое было повсеместно. Однако влияние Европы не могло не доноситься до русского двора, вокруг появлялось все больше иностранцев в своих одеждах, нередки были смешанные браки. У петровских преобразований, несомненно, была некоторая почва.
Впечатленный своим европейским «турне», царь-реформатор решил начать преобразования с «фасада» русского народа. Петр собрал придворных в Преображенском дворце, ласково говорил с ними, рассказывал о походе — и собственноручно обрезал бороду то одному, то другому царедворцу. То же повторилось и на следующих пирах.
Чуть позже желание царя привести придворных к европейскому знаменателю вылилось в указ 1698 года. Тем, кто не желал брить бороды, была оставлена лазейка в виде налога. Размер штрафа выбрали серьезный: дворянин должен был выложить за ношение бороды 60 рублей, купец — 100 рублей, прочие посадские люди — по 30 рублей. Для многих такая сумма оказалась неподъемной.
Боярам насильно сбривают бороду.
Высочайший указ Петра не затронул только крестьян и духовенство (крестьян невозможно было проконтролировать, а священники и так были не в восторге от преобразований). Зато весь высший свет — чиновники, аристократы и дворяне — обязаны были подчиниться. Имели место и перегибы: «Бороды резали у нас с мясом и русское платье по базарам и по улицам, и по церквам обрезывали, и по слободам учинился от того многой плач», — гласит жалоба астраханцев на действия воеводы Тимофея Ржевского.
Среди церковнослужителей нашлись и те, кто благосклонно отнесся к петровскому указу, определяя бороду как излишество человеческого тела (этот довод был основным и у католиков).
Европеизация внешнего облика русской знати с европейской имела большое значение. На русских купцов в Европе теперь смотрели если не как на своих, то как на равных в цивилизационном плане. Иностранцы, посещавшие Россию, уже не удивлялись некоторым чертам придворного быта, присущим скорее азиатской стране, чем европейской. Медленно, но верно Европа признавала в России европейскую страну – но важнее другое. Сама Россия, оглядываясь по сторонам, чувствовала себя все более европейским государством, игнорируя имидж полуазиатской окраины и сводя этот имидж на нет. Страна возвращалась в Европу, из которой была выброшена татаро-монгольским нашествием.
Да и чисто утилитарный смысл, конечно же, имел место быть. Так, например, писатель Николай Карамзин в «Письмах русского путешественника» отмечал: «Борода принадлежит к состоянию дикого человека; не брить ее то же, что не стричь ногтей. Она закрывает от холоду только малую часть лица: сколько неудобности летом, в сильный жар! Сколько неудобности и зимой, носить на лице иней, снег и сосульки! Не лучше ли иметь муфту, которая греет не одну бороду, а все лицо?»